грех предаваться унынию,когда есть другие грехи..
- Знаешь, как раньше водили школьников на экскурсию по шоколадной фабрике? - спрашивает Он. Я отрицательно качаю головой.
- Не знаешь? А водили очень просто: соберут класс - и на территорию фабрики. Правило очень простое: с собой, дети, ничего не брать, а кушать можете все, что под руку попадется. Сейчас, правда, конфетами никого не удивишь, а вот тогда, в предчувствии коммунизма, экскурсия была очень интересной...
Он - это Он. Просто Он. Я даже не знаю, кто Он такой.
- Так вот, экскурсия была замечательной. Сначала школьников проводили по залам, где готовят карамель. Там тебе и всякие ингредиенты, и, собственно, карамельки. И в фантиках, и без фантиков. Всякие разные. Школьники, естественно, уминают эти самые карамельки за двоих и радуются увлекательной экскурсии и сбыче мечт. Однако, самое интересное дальше. Чем глубже экскурсия в шоколадные таинства, тем шоколаднее они становятся. То есть из карамельных цехов постепенно передвигаются в шоколадные. А детки уже сытые, карамель по губам течет, руки в вареньях испачканы, во рту сладкая горечь... Шоколад манит, зовет, в глазах пляшет, - а уже некуда. Знали бы они, что сначала будет "Дунькина радость", а потом "Мишка на севере", так они бы не торопились, подождали самого вкусного. Только кто бы их предупредил об этом? Кстати, потом если кто ходил по второму и третьему разу, тот быстренько научался, и конфетки кушал только те, которые в самом конце, а не в самом начале...
- Все это хорошо, - сказал я, - но при чем же здесь наркомания?
- Совершенно не при чем, - усмехнулся Он.
- Просто, вспомнилось. Только наркомания напоминает мне тех, кто знал, что там, дальше, оно послаще будет, и поэтому столь равнодушно проходил карамельные залы и чаны с повидлом. Или даже нет, не так. Представь, что экскурсовод перепутал вход и выход, и завел деток туда, откуда они должны были выйти. В шоколадный зал. Когда они дойдут до карамельного, то их это заинтересует не более, чем вареный ботинок заинтересовал бы Чаплина, если бы рядом с ним в эту минутку очутились манты или добрый кусок вареного мяса.
Сечешь?!
Я промолчал.
- А дальше все по пролетарски. Все, господа, трудящиеся, по вашим многочисленным просьбам шоколадный цех закрывается. Остается один карамельный, ну и, само собой, вам надо много арбайтен, чтобы откушать ваши карамельки. А если не арбайтен, то и карамелек не увидите, а исключительно один хрен с редькой, так как у нас сознание определяет бытие, и, вообще, - кто не работает, тот сядет лет на пять. Мы - шоколадные люди. Мы постояли один разик у шоколадной бадьи, черпая сгущенку из бадьи и заедая ее шоколадом, и больше мы не хотим дунькиных радостей. Мы знаем, что стоит сделать всего лишь один шаг, и радости будет много более дунькиной. Поэтому мы здесь.
- Где это - "здесь"? - Вздрогнул я, и оглянулся, но не увидел ничего, кроме серых стен и серого потолка. Один сплошной бетонный куб. И Он, рассказывающий мне истории про шоколадных людей.
- В раю. Мы - в раю. Только это не тот рай, о котором ты слышал, который тебе могли показать в кино, или про который ты читал в какой-нибудь библейской книжке. Сейчас сюда зайдут пара чуваков, крепеньких таких чувачков, и начнут тебя бить. Обстоятельно и методично. С чувством, с толком, с расстановкой... Знаешь, почему? Ты, наверное, думал, что окажешься здесь, благополучно переживешь свою ломку, тебе прочитают десяток лекций о том, как все это плохо, сидеть на героине и нюхать кокаин, вотрут что-нибудь про Бога и смысл жизни - и порядок? Брат, я полностью с тобой согласен, на ближайшие три месяца твои шансы - пятьдесят на пятьдесят, что с тобой все будет в порядке. Через три месяца ты снова остро почувствуешь, что в твоей жизни нет никакого смысла, а в смысле совершенно не обнаруживается жизни, - и тут на тебя наваливается парадокс, - оказывается, смысл жизни неплохо лечится кокаином. И все начнется сначала. Это круто. Только здесь этого не будет. Тебе, я вижу, не терпится узнать, что же здесь с тобой будет, а? О-о-о, брат, тебе будет весело. Если ты был в армии, то там первые три месяца тоже несладко без маминых пирожков. Еще недельку назад ты ломал их, определяя по начинке - стоит ли их есть, или нет, - и вот уже ты готов съесть их все вместе со сковородой. В армии очень быстро вспоминаешь, в чем заключается смысл жизни, что тебя радует, кто твои настоящие друзья и сколько они стоят. А все почему? А потому, что ты попадаешь в ситуацию, в которой никто тебя не убеждает в том, что надо есть именно карамельки, и что они очень вкусные. У тебя их просто отбирают. И через некоторое время твои органы чувств вспомнят, что дунькина радость очень даже ничего, а еще через некоторое время тебе покажется, что за дунькину радость ты родину продашь.
Знаешь, зачем тебя будут бить? А бить тебя будут часто, за это будь спокоен. Мы изменим твое отношение к наркотической ломке, ко всему болезненному, мучительному, которое сопровождает твои отказы, твою борьбу с самим собой. Смотри: если кто-то убедит тебя, что дышать вредно, и ты закроешь рот и зажмешь нос, то организм взвоет, что это плохое решение, что это напрасные мучения, - и вопить он будет все сильнее и сильнее независимо от того, насколько сильно ты проникся идеей о вредности дыхания. Переживание всегда сильнее, чем любая теория, - даже та, подтверждения которой ты видел многократно. Если, допустим, ты умудрился восемь раз попасть под троллейбус и при этом испытывать оргазм, оставаясь целым и невредимым, - сильно ли тебя впечатлят страшные истории о гибели людей под колесами троллейбуса? Ум, возможно, и сильно, но вот тело - никогда, потому как твое тело имеет совершенно иной опыт.
Поэтому, первое, с чем мы начинаем работать - это с телом, а не с умом. С эмоцией, а не со здравым смыслом. С болью, а не с удовольствием. Мы смешаем твоей ломке все карты: ведь она, как гончая, чует, что боль напрямую связана с отказом от удовольствия, до которого вроде бы как - рукой подать. Мы ломаем все это: твое тело запутается, твоя боль смешается, ты перестанешь различать, от чего тебе больно на самом деле. Мы подменим тебе источник боли, источник твоих страданий: тело очень быстро разберется, что твоя настоящая боль - не из-за того, что тебе хочется нюхнуть или уколоться, а из-за того, что тебе ее преднамеренно причиняет совершенно реальный источник: три твоих товарища, правда, не по Ремарку, с которыми ты познакомишься в очень скором времени...
В чем проблема современного общества? А в том, что оно разучилось быть негуманным. Эй, я говорю об обществе, а не об отдельных лицах! Мы являемся носителями этой негуманности, потому как понимаем, что далеко не всего можно добиться, если все время гладить человека по головке и доказывать ему, что он любит карамельки. Лет через двадцать в помещении нельзя будет чихнуть, надо будет спросить у всех разрешения и подписать протокол о намерениях, иначе кто-нибудь испытает эмоциональный стресс от твоего чиха, пойдет домой, застрелит жену или заболеет раком, а ты потом окажешься еще и виноват и побежишь к психоаналитику. Мы разворачиваем эту реальность на сто восемьдесят градусов, в ту сторону, к которой не готов ни ты, - иначе бы не сидел с побледневшим лицом и каменной улыбкой недоверия на лице, ни другие. Мы не собираемся убеждать тебя в том, что есть шоколадки вредно. Мы не лукавим, говоря о том, что счастье в карамельном ряду. Мы просто отбираем у тебя и то, и другое. Причем, самым наихудшим способом из всех, который только возможен.читать дальше
- Не знаешь? А водили очень просто: соберут класс - и на территорию фабрики. Правило очень простое: с собой, дети, ничего не брать, а кушать можете все, что под руку попадется. Сейчас, правда, конфетами никого не удивишь, а вот тогда, в предчувствии коммунизма, экскурсия была очень интересной...
Он - это Он. Просто Он. Я даже не знаю, кто Он такой.
- Так вот, экскурсия была замечательной. Сначала школьников проводили по залам, где готовят карамель. Там тебе и всякие ингредиенты, и, собственно, карамельки. И в фантиках, и без фантиков. Всякие разные. Школьники, естественно, уминают эти самые карамельки за двоих и радуются увлекательной экскурсии и сбыче мечт. Однако, самое интересное дальше. Чем глубже экскурсия в шоколадные таинства, тем шоколаднее они становятся. То есть из карамельных цехов постепенно передвигаются в шоколадные. А детки уже сытые, карамель по губам течет, руки в вареньях испачканы, во рту сладкая горечь... Шоколад манит, зовет, в глазах пляшет, - а уже некуда. Знали бы они, что сначала будет "Дунькина радость", а потом "Мишка на севере", так они бы не торопились, подождали самого вкусного. Только кто бы их предупредил об этом? Кстати, потом если кто ходил по второму и третьему разу, тот быстренько научался, и конфетки кушал только те, которые в самом конце, а не в самом начале...
- Все это хорошо, - сказал я, - но при чем же здесь наркомания?
- Совершенно не при чем, - усмехнулся Он.
- Просто, вспомнилось. Только наркомания напоминает мне тех, кто знал, что там, дальше, оно послаще будет, и поэтому столь равнодушно проходил карамельные залы и чаны с повидлом. Или даже нет, не так. Представь, что экскурсовод перепутал вход и выход, и завел деток туда, откуда они должны были выйти. В шоколадный зал. Когда они дойдут до карамельного, то их это заинтересует не более, чем вареный ботинок заинтересовал бы Чаплина, если бы рядом с ним в эту минутку очутились манты или добрый кусок вареного мяса.
Сечешь?!
Я промолчал.
- А дальше все по пролетарски. Все, господа, трудящиеся, по вашим многочисленным просьбам шоколадный цех закрывается. Остается один карамельный, ну и, само собой, вам надо много арбайтен, чтобы откушать ваши карамельки. А если не арбайтен, то и карамелек не увидите, а исключительно один хрен с редькой, так как у нас сознание определяет бытие, и, вообще, - кто не работает, тот сядет лет на пять. Мы - шоколадные люди. Мы постояли один разик у шоколадной бадьи, черпая сгущенку из бадьи и заедая ее шоколадом, и больше мы не хотим дунькиных радостей. Мы знаем, что стоит сделать всего лишь один шаг, и радости будет много более дунькиной. Поэтому мы здесь.
- Где это - "здесь"? - Вздрогнул я, и оглянулся, но не увидел ничего, кроме серых стен и серого потолка. Один сплошной бетонный куб. И Он, рассказывающий мне истории про шоколадных людей.
- В раю. Мы - в раю. Только это не тот рай, о котором ты слышал, который тебе могли показать в кино, или про который ты читал в какой-нибудь библейской книжке. Сейчас сюда зайдут пара чуваков, крепеньких таких чувачков, и начнут тебя бить. Обстоятельно и методично. С чувством, с толком, с расстановкой... Знаешь, почему? Ты, наверное, думал, что окажешься здесь, благополучно переживешь свою ломку, тебе прочитают десяток лекций о том, как все это плохо, сидеть на героине и нюхать кокаин, вотрут что-нибудь про Бога и смысл жизни - и порядок? Брат, я полностью с тобой согласен, на ближайшие три месяца твои шансы - пятьдесят на пятьдесят, что с тобой все будет в порядке. Через три месяца ты снова остро почувствуешь, что в твоей жизни нет никакого смысла, а в смысле совершенно не обнаруживается жизни, - и тут на тебя наваливается парадокс, - оказывается, смысл жизни неплохо лечится кокаином. И все начнется сначала. Это круто. Только здесь этого не будет. Тебе, я вижу, не терпится узнать, что же здесь с тобой будет, а? О-о-о, брат, тебе будет весело. Если ты был в армии, то там первые три месяца тоже несладко без маминых пирожков. Еще недельку назад ты ломал их, определяя по начинке - стоит ли их есть, или нет, - и вот уже ты готов съесть их все вместе со сковородой. В армии очень быстро вспоминаешь, в чем заключается смысл жизни, что тебя радует, кто твои настоящие друзья и сколько они стоят. А все почему? А потому, что ты попадаешь в ситуацию, в которой никто тебя не убеждает в том, что надо есть именно карамельки, и что они очень вкусные. У тебя их просто отбирают. И через некоторое время твои органы чувств вспомнят, что дунькина радость очень даже ничего, а еще через некоторое время тебе покажется, что за дунькину радость ты родину продашь.
Знаешь, зачем тебя будут бить? А бить тебя будут часто, за это будь спокоен. Мы изменим твое отношение к наркотической ломке, ко всему болезненному, мучительному, которое сопровождает твои отказы, твою борьбу с самим собой. Смотри: если кто-то убедит тебя, что дышать вредно, и ты закроешь рот и зажмешь нос, то организм взвоет, что это плохое решение, что это напрасные мучения, - и вопить он будет все сильнее и сильнее независимо от того, насколько сильно ты проникся идеей о вредности дыхания. Переживание всегда сильнее, чем любая теория, - даже та, подтверждения которой ты видел многократно. Если, допустим, ты умудрился восемь раз попасть под троллейбус и при этом испытывать оргазм, оставаясь целым и невредимым, - сильно ли тебя впечатлят страшные истории о гибели людей под колесами троллейбуса? Ум, возможно, и сильно, но вот тело - никогда, потому как твое тело имеет совершенно иной опыт.
Поэтому, первое, с чем мы начинаем работать - это с телом, а не с умом. С эмоцией, а не со здравым смыслом. С болью, а не с удовольствием. Мы смешаем твоей ломке все карты: ведь она, как гончая, чует, что боль напрямую связана с отказом от удовольствия, до которого вроде бы как - рукой подать. Мы ломаем все это: твое тело запутается, твоя боль смешается, ты перестанешь различать, от чего тебе больно на самом деле. Мы подменим тебе источник боли, источник твоих страданий: тело очень быстро разберется, что твоя настоящая боль - не из-за того, что тебе хочется нюхнуть или уколоться, а из-за того, что тебе ее преднамеренно причиняет совершенно реальный источник: три твоих товарища, правда, не по Ремарку, с которыми ты познакомишься в очень скором времени...
В чем проблема современного общества? А в том, что оно разучилось быть негуманным. Эй, я говорю об обществе, а не об отдельных лицах! Мы являемся носителями этой негуманности, потому как понимаем, что далеко не всего можно добиться, если все время гладить человека по головке и доказывать ему, что он любит карамельки. Лет через двадцать в помещении нельзя будет чихнуть, надо будет спросить у всех разрешения и подписать протокол о намерениях, иначе кто-нибудь испытает эмоциональный стресс от твоего чиха, пойдет домой, застрелит жену или заболеет раком, а ты потом окажешься еще и виноват и побежишь к психоаналитику. Мы разворачиваем эту реальность на сто восемьдесят градусов, в ту сторону, к которой не готов ни ты, - иначе бы не сидел с побледневшим лицом и каменной улыбкой недоверия на лице, ни другие. Мы не собираемся убеждать тебя в том, что есть шоколадки вредно. Мы не лукавим, говоря о том, что счастье в карамельном ряду. Мы просто отбираем у тебя и то, и другое. Причем, самым наихудшим способом из всех, который только возможен.читать дальше